- Конца света не будет. Если бы он планировался, путин уже спрятался бы в свой бункер, мы бы так или иначе об этом знали.
- Если утром 21 декабря путин выглянет из бункера и увидит свою тень, то конец света не наступит еще шесть недель.
(C) kototuj
- Если утром 21 декабря путин выглянет из бункера и увидит свою тень, то конец света не наступит еще шесть недель.
(C) kototuj
четверг, 20 декабря 2012
Лесничий Севастьян Макеев сидел за грубо сколоченным, но гладко оструганным и выскобленным столом и степенно пил чай.
За окошком избы, заиндевевшим от сильных холодов, курилась дымком баня, загораживая опушку леса, заваленного снегом. Деревья стояли темной стеной в полной тишине. И только иногда доносился громкий треск - это от мороза лопался древесный ствол. Морозы нынче стояли лютые, Макеев не мог припомнить таких с самого детства, когда в лесничестве хозяйствовал его дед, а сам он был сопливым пацаненком, закутанным в мамкины платки.
Услышав особенно громкий треск, похожий на пушечный выстрел, Севастьян отставил в сторону недопитую кружку с ядреной крепости чаем и удивленно покачал головой.
- Ничо себе, - по старой привычке вслух сам себе буркнул он. - Дак это ж сколько на градуснике набежало?
Он накинул сильно потертый кожух и влез в пимы. Тяжело ступая, вышел в сенки и долго пинал примерзшую дверь.
Мороз ударил в лицо, словно обухом топора, так что Макеев даже отшатнулся и потряс голосой. Воздух походил на стылый мутный кисель, в котором стоял еле уловимый человеческим ухом шорох. Вдыхать его было трудно, борода и усы Севастьяна вмиг закуржавели инеем. Из глаз вышибло слезы, моментально застывшие на щеках.
Градусник был прибит гвоздиком к дверному косяку. Еще один висел с наружной стороны окна в избе, но сейчас из-за инея его было совсем не видно. А вот на двери - пожалуйста. Севастьян поглядел на градусник и прищурился. Хмыкнул, поскреб холодное стекло толстым, желтым от табака пальцем.
- Ничо себе, - сказал опять. - Пятьдесят восемь, што ль? Етишкин малахай!
За пол-минуты мороз уже пробрал лесничего насквозь, забрался под толстый кожух, облизал ледяным языком тело. Ухнув, Макеев трусцой пробежался до бани, нырнул в предбанник. Там было влажно и тепло, в морозный воздух шибануло паром . Сунувшись внутрь, он спешно подбросил в жарко гудящую печь пару толстых поленьев и одобрительно - опять же сам себе - хмыкнул.
- Ишо часок, и можно париться, - задумчиво высказался лесничий и так же, опрометью, кинулся в избу. Открыл устье печи, шуранул туда поленьев, привалился к горячему беленому боку. Печь возвышалась массивно и несокрушимо, ей не было дела до цепенящего холода снаружи, и свое дело она делала хорошо - грела от души избу и полати. Дед, который эту печь сложил давным-давно, печником был знатным, от бога.
Севастьян вдруг вспомнил, что нужно бы притащить из колодца пару ведер воды на всякие хозяйственные нужды, а заодно и добавить в баню. При этой мысли он досадливо матюгнулся, стукнув огромной ладонью по печной стенке. Лишний раз высовывать нос на улицу не хотелось. Но делать было нечего.
- Как известно, без воды, етить ее, и ни туды, и ни сюды! - процитировал лесничий громко. Потом решительно натянул полушубок, нахлобучил солдатскую ушанку, влез в рукавицы и, подхватив два брякнувших ведра, вышел на мороз.
Колодец стоял за баней, в небольшом огородике, обнесенном почерневшим от времени и дождей тыном. пару раз крутнув громко скрипнувший ворот, Макеев снял крышку и бросил ведро, висевшее на цепи, в черноту. Тяжелое ведро ударилось в лед, проломило его, забулькало внизу, наполняясь.
Оттащив несколько полных ведер в баню и набрав еще пару, Севастьян закрыл колодец и вдруг остановился, прикрывая рот и нос рукавицей. За тыном, в снегу, что-то белело, но не по-снежному, а как-то не так, словно бы отблескивало, как каменное.
- Это чего там? - глухо, сквозь варежку, удивился лесничий. Подумал и решительно шагнул с протоптанной тропки в глубокую снежную целину. Пропахав до тына, как хороший бульдозер, Макеев долго отгребал пимами снег от дощатой калитки, потом, ругаясь, протискивался в щель - еле-еле сумел распахнуть так, чтобы не цепляться полушубком.
В снегу, наполовину утопая, лежал голый человек. Точнее, это в первый миг, когда Севастьян еще толком не присмотрелся, ему показалось, что человек. Сердце лесничего екнуло и застучало сильно, торкаясь в грудь - износилось в работе, да от курева, вот и пошаливало порой от волнения.
- Ну-ка, ша! - прикрикнул на сердце Макеев, и оно вроде успокоилось, перестало частить. Из-за пазухи, не справляясь с пуговицами полушубка, Севастьян достал завернутые в тряпицу очки, долго разворачивал их. Нацепил перемотанную ниткой оправу на нос и снова матюгнулся: заиндевели.
- Да в гробовину душу мать! - во весь голос высказался он. - Как назло, што ты будешь делать!
Протер очки и снова, теперь уже с ясным зрением уставился на лежащего в снегу человека. Хотя... какой же это человек? И не человек это был вовсе, а каменная, молочной белизны статуя. Что мужик, это точно. С крыльями. Одного крыла в снегу было не видно, но второе стелилось поверх, закрывая фигуру мужика от плеча до щиколотки вытянутой ноги. Макеев ошеломленно покрутил головой, ища хоть какие-нибудь человеческие следы, но снег вокруг статуи был нетронут - только пробежала недавно лисица, покрутилась вокруг, да помчалась дальше, оголтелая, по такому-то морозу...
Севастьян задрал голову и уставился в небо, почесывая колючую щетинистую шею под бородой. Небо как небо - серое, в тучах, пока без снега, да и какой снег в такую погоду?
- С облаков ты свалился, ли чо ли? - спросил он лежащую статую. Та ожидаемо молчала. - Мессершмитт, етить твою... Покрышкин!
В конце концов, чувствуя, как стужа прохватывает даже сквозь ватные штаны, лесничий решился.
- Я из-за тебя яйца морозить не собираюсь! - объявил он статуе, потом шагнул и попытался вытянуть каменного мужика из снега. Дернул - и с размаху сел на задницу. Статуя выскочила из сугроба удивительно легко, а на вес оказалась почти невесомой, точно сделанная из пенопласта. Кое-как поднявшись, Севастьян взвалил мужика на плечо и, ежась от насыпавшегося за воротник снега, отправился назад.
Ввалившись в избу, Макеев с размаху бухнул статую на дощатый пол в сенках, потом обмахнул ее метелкой и занес в комнату. Покрутил головой, примериваясь, куда поставить, да так и прислонил к печке. Чувствуя, как от мороза задубело лицо и руки, лесничий все-таки еще раз выскочил наружу - забрать ведра.
Вода в них уже схватилась льдом, и не тонкой корочкой, а основательно, в палец толщиной.
- Космос, елки зеленые! - неодобрительно глядя на лед, высказался Севастьян. - Ничо, отогреетесь.
Затащил ведра в баню и оставил там, в самом жару. Стылая вода сразу не нагреется, окатиться из ковшика будет самое то.
Когда Макеев вернулся в избу и стащил полушубок, он сначала с кряхтением содрал с себя толстый свитер и вдел ноги в войлочные тапки, а уже потом, почесав заросшую жестким волосом грудь, покосился на статую. Покосился еще раз - и аккуратно присел на сколоченный собственноручно табурет, рассматривая крылатого во все глаза.
Дело в том, что статуя изменила позу. Чуть заметно, но все-таки разогнулась левая рука, которой крылатый мужик прикрывал лицо, и теперь было похоже, что фигура жестом приветствует лесничего. Кроме того, голова статуи чуть развернулась в сторону Макеева. Кстати, был мужик вовсе не голым, а в такой же белой, как и все тело, набедренной повязке
- Так... - Севастьян поскреб в бороде. - Так. Вот оно как.
Он хотел сказать еще что-нибудь подходящее к случаю, но, так ничего и не сообразив, встал и прошаркал тапками к висевшей на стене книжной полке, наполовину забитой старыми "роман-газетами". Отодвинув в сторону потрепанный трехтомник "Опытов" Монтеня, Макеев вынул из глубины полки коробку ружейных патронов и снял с крюка старенькую зауэровскую трехстволку "модель 30", которую еще с войны, как трофей от сбитого немецкого летчика, привез отец.
- Жакан, - доверительно сообщил он крылатому, снова опускаясь на табурет и засовывая в два верхних ствола патроны. - Долбанет - мало не покажется.
Фигура не отреагировала, но левая рука продолжала потихоньку разгибаться, да чуть встопорщились крылья. Видимо, тепло от печки делало свое дело. Выражение красивого лица крылатого сделалось более осмысленным. Теперь он смотрел как-то совсем хмуро. "Беспощадно смотрит, во как", - подумал Макеев. И тут что-то громко зазвенело об пол. Звук этот, в тишине, нарушаемой только потрескиванием печки, был таким резким, что лесничий подскочил от неожиданности и едва не спустил курки "зауэра". Опомнившись и плюну в сердцах, Севастьян глянул на пол. Там лежал здоровенный меч, вывалившийся, надо думать, из-под крыла у мужика. Лесничий подошел и потыкал меч стволами ружья.
- Серьезная железяка. А ты, значит, без заточки ни ногой, хоть и голый?
Внезапно правая рука неведомого крылана резко метнулась к мечу. Севастьян отскочил на два шага, а мужик, кожа которого уже не казалась мраморной на вид, быстрым и каким-то плавным движением подхватил клинок и сунул его под крыло. Потом голова его окончательно развернулась в сторону Макеева, и глаза открылись.
- Етишкин малахай, - только и нашелся тот, что сказать. Зеленые светящиеся глаза были абсолютно пустыми, без зрачков.
- Фантомас разбушевался, - махнул рукой лесничий и тут же настороженно приподнял трехстволку. - Слышь, земляк, ты обзовись, кто такой и откуда? У нас тут обычно голышом под конец декабря не шастают, даже если ты варнак беглый.
- Варнак беглый, - задумчивым мелодичным голосом повторил крылатый. Севастьян удивился.
- По-нашему, значит, говоришь? А я думал, тебя с самолета уронили. Тут у нас снег глубокий, можно упасть, да ничего и не сломать. Только вот как ты не замерз-то?
- Не замерз... - задумчиво повторил мужик и осторожно сделал пару шагов от печки. Несколько раз он сильно встряхнул крыльями и снова пристально посмотрел на Севастьяна. - А ты кто?
- Ну слава те, Господи, - хмыкнул Макеев. - А я думал, попугай какой-то, повторяет по дурости и все тут. Я-то? Я лесничий здешний. Лесник. Егерь я. Ферштеен?
- Понимаю, - сказал крылатый. Он еще некоторое время разглядывал Макеева, а потом отвернулся и подошел к печи. Коснулся ее шестипалой ладонью. - Как ты можешь жить в таком холоде? Здесь почти невыносимая стужа.
- Да ты чего? - недоуменно отозвался Севастьян. - У меня завсегда натоплено так, что хоть блины жарь! Люблю я это дело, хоть сам и сибирских кровей. Это вон там - да... - он ткнул пальцем за окошко.
Крылатый посмотрел туда и как-то сразу передернулся, а красивое лицо исказилось злостью.
- Вы живете в холоде и мраке, - сказал он громко, - и вы погрязли в пороке! Но я пришел возвестить конец мира! Альфа уже была, осталась лишь Омега! И я стану пламенем, пожравшим весь мир!
- Ты чего метешь? - растерянно спросил Макеев, чувствуя, как по спине бегают холодные мелкие мурашки. Отчего-то он сразу поверил крылатому, несмотря на всю нелепость и невозможность ситуации. - Какое пламя? У меня баня натоплена, я после парилки стаканчик приму - и на боковую... Какая Омега?
Взгляд пустых зеленых глаз скользнул по его лицу. Крылатый снова достал меч, оперся на резную рукоять. лезвие переливалось багряными волнами - Севастьян только чуть глянул на них, и тут же тупо и тяжело заболела голова.
- Конец мира близок, - сказал чужак. - Ты будешь свидетелем этого, я позволю тебе наблюдать, как растет моя сила и мощь с каждым стертым с лица земли городом. Ибо этот день начертан в каменных календарях давно забытого народа майя. И должен стать последним.
- Ну спасибо, - пробормотал егерь. - Век не забуду, понимаешь.
- У тебя нет века, - холодно ответил ангел (сейчас Севастьяну думалось, что это именно ангел). - Сейчас я восстановлю убитую вашим холодом прочность. Больше меня не остановить.
- Точно, - согласился Макеев. - У меня и дюжины-то лет в загашнике нету, тут уж к гадалке не ходи... А с такими гостями и до утра не дотяну.
Крылатый вновь прикоснулся ладонью к печке, и лесничий увидел, как по каменной беленой стенке от пальцев ангела расползается иней, будто тепло втягивалось в него, оставляя промороженный воздух. Кожа крылатого, на открытой спине, между крыльев, стала матовой, напоминая броню, еще не до конца затвердевшую, но уже прочную. И броня эта медленной волной ползла вверх, к шее.
Совершенно не задумываясь, Севастьян Макеев поднял старый, но любовно вычищенный "зауэр" и разрядил в затылок крылатому все три ствола сразу.
Бахнуло так, что со стола слетела кружка, брызнув чаем и черепками во все стороны. Продырявленная стенка печки устояла, что ей сделается, русской-то? - но выплеснула тонкое шильце пламени и дым горящих поленьев из открывшегося устья. Впереди, в этом дыму, шаталась крылатая фигура с огромной дырой в голове, из которой фонтаном била странная, синего цвета жидкость, шипевшая в огне. Не дожидаясь, пока дыра затянется, Севастьян, не унимая прыгающего сердца, отшвырнул трехстволку и одним прыжком, собрав все силы, вышиб крылана через оконную раму на самый мороз. Тяжело рухнув сверху, он откатился вбок по снегу, чудом избежав свистнувшего над ухом меча.
- В гроб тебя колотить, сука! - выхаркнул Севастьян вместе с осколком зуба и зажмурился, ожидая, что ангел через секунду сотрет его в порошок.
Тишина.
Кожу на лице стянуло невыносимой, обжигающей, как расплавленный металл, стужей. Когда Севастьян попытался открыть глаза, то чуть не заорал от боли - ресницы смерзлись. Разлепив веки пальцами, он увидел серый снег, заваленный осколками стекла и деревянными щепками от разлетевшейся рамы. Посреди этого неподвижно, в перекрученной позе застыл крылатый, вскинув меч. Лицо его - вернее, то, что от лица осталось - было искажено криком, глаза покрыты льдом.
Чувствуя, как болят все кости, Макеев поднялся, держась за поясницу. С минуту, не обращая внимания на мороз, он смотрел на окаменевшего обратно ангела. Потом махнул рукой и поковылял на крыльцо, по пути подобрав слетевший с ноги тапок.
на крыльце лесничий остановился и постучал по градуснику.
- Минус шестьдесят. Старики такого не видели. Весело живем, - сипло сказал он, закашлявшись, когда воздух попал в легкие, отдающиеся болью. Потом посмотрел через плечо, на фигуру в снегу.
- Ну что, паскуда? Несладко тебе? Вот так и живем тут кажинный божий день. Я из-за тебя ногу приморозил, похоже. Ну ничего. Нога не жопа, можно вылечить. Стекло тоже вставлю. А ты поторчи тут, варначина, поторчи. Я тебя потом в подпол на ледник отволоку. Там у меня что зимой, что летом - одним цветом, пол-кабана вон второй год уже не отмерзает. Полежишь, покуль не придумаю, што с тобой, с гадом, делать. Кто вас только посылает, лишенцев, хоть бы пальто выдавали, что ли.
В избе Севастьян на скорую руку заколотил окно досками и несколькими старыми ватниками - сойдет пока что, до утра, печка хорошо греет, пусть и малость побитая, наспех замазанная. Долго возился, тушил и снова разводил огонь. Когда закончил, совсем стемнело. Потом сунулся в сенки, взял со стола заготовленное заранее бельишко - солдатскую рубаху да кальсоны - и побрел в баню.
В предбаннике он долго сидел, не чувствуя тепла. Только потом, когда отогревшееся лицо и ступни стало невыносимо колоть будто мелкими иголками, лесничий вдруг встревожился. Быстро высунулся в дверь. глянул с опаской. Но в сгущавшихся зимних сумерках все оставалось по-прежнему. Нелепо кривился в сугробе ангел с мечом. И по всей округе стояла какая-то особенно глубокая, просто звенящая тишина - даже шорох в воздухе прекратился.
- Ну и ладно, - Севастьян хотел было перекреститься, но вспомнил, что давным-давно не носит креста, положив его вместо закладки в научную книжку, которую все никак не соберется осилить. - Ну и хрен с тобой. Календарь майя, понимаешь. Я, может, еще до календаря июня хочу дожить. А потом и календарь июля с августом прихватить неплохо было бы...
Он захлопнул дверь и быстро, ухнув от удовольствия, заскочил в парилку, чувствуя, как от доброго, душистого жара встают дыбом волосы по всему телу.
Вода в ведрах была что надо, ледяная.
Такой и на каменку поддать приятно, чего уж там.
(C) leit
За окошком избы, заиндевевшим от сильных холодов, курилась дымком баня, загораживая опушку леса, заваленного снегом. Деревья стояли темной стеной в полной тишине. И только иногда доносился громкий треск - это от мороза лопался древесный ствол. Морозы нынче стояли лютые, Макеев не мог припомнить таких с самого детства, когда в лесничестве хозяйствовал его дед, а сам он был сопливым пацаненком, закутанным в мамкины платки.
Услышав особенно громкий треск, похожий на пушечный выстрел, Севастьян отставил в сторону недопитую кружку с ядреной крепости чаем и удивленно покачал головой.
- Ничо себе, - по старой привычке вслух сам себе буркнул он. - Дак это ж сколько на градуснике набежало?
Он накинул сильно потертый кожух и влез в пимы. Тяжело ступая, вышел в сенки и долго пинал примерзшую дверь.
Мороз ударил в лицо, словно обухом топора, так что Макеев даже отшатнулся и потряс голосой. Воздух походил на стылый мутный кисель, в котором стоял еле уловимый человеческим ухом шорох. Вдыхать его было трудно, борода и усы Севастьяна вмиг закуржавели инеем. Из глаз вышибло слезы, моментально застывшие на щеках.
Градусник был прибит гвоздиком к дверному косяку. Еще один висел с наружной стороны окна в избе, но сейчас из-за инея его было совсем не видно. А вот на двери - пожалуйста. Севастьян поглядел на градусник и прищурился. Хмыкнул, поскреб холодное стекло толстым, желтым от табака пальцем.
- Ничо себе, - сказал опять. - Пятьдесят восемь, што ль? Етишкин малахай!
За пол-минуты мороз уже пробрал лесничего насквозь, забрался под толстый кожух, облизал ледяным языком тело. Ухнув, Макеев трусцой пробежался до бани, нырнул в предбанник. Там было влажно и тепло, в морозный воздух шибануло паром . Сунувшись внутрь, он спешно подбросил в жарко гудящую печь пару толстых поленьев и одобрительно - опять же сам себе - хмыкнул.
- Ишо часок, и можно париться, - задумчиво высказался лесничий и так же, опрометью, кинулся в избу. Открыл устье печи, шуранул туда поленьев, привалился к горячему беленому боку. Печь возвышалась массивно и несокрушимо, ей не было дела до цепенящего холода снаружи, и свое дело она делала хорошо - грела от души избу и полати. Дед, который эту печь сложил давным-давно, печником был знатным, от бога.
Севастьян вдруг вспомнил, что нужно бы притащить из колодца пару ведер воды на всякие хозяйственные нужды, а заодно и добавить в баню. При этой мысли он досадливо матюгнулся, стукнув огромной ладонью по печной стенке. Лишний раз высовывать нос на улицу не хотелось. Но делать было нечего.
- Как известно, без воды, етить ее, и ни туды, и ни сюды! - процитировал лесничий громко. Потом решительно натянул полушубок, нахлобучил солдатскую ушанку, влез в рукавицы и, подхватив два брякнувших ведра, вышел на мороз.
Колодец стоял за баней, в небольшом огородике, обнесенном почерневшим от времени и дождей тыном. пару раз крутнув громко скрипнувший ворот, Макеев снял крышку и бросил ведро, висевшее на цепи, в черноту. Тяжелое ведро ударилось в лед, проломило его, забулькало внизу, наполняясь.
Оттащив несколько полных ведер в баню и набрав еще пару, Севастьян закрыл колодец и вдруг остановился, прикрывая рот и нос рукавицей. За тыном, в снегу, что-то белело, но не по-снежному, а как-то не так, словно бы отблескивало, как каменное.
- Это чего там? - глухо, сквозь варежку, удивился лесничий. Подумал и решительно шагнул с протоптанной тропки в глубокую снежную целину. Пропахав до тына, как хороший бульдозер, Макеев долго отгребал пимами снег от дощатой калитки, потом, ругаясь, протискивался в щель - еле-еле сумел распахнуть так, чтобы не цепляться полушубком.
В снегу, наполовину утопая, лежал голый человек. Точнее, это в первый миг, когда Севастьян еще толком не присмотрелся, ему показалось, что человек. Сердце лесничего екнуло и застучало сильно, торкаясь в грудь - износилось в работе, да от курева, вот и пошаливало порой от волнения.
- Ну-ка, ша! - прикрикнул на сердце Макеев, и оно вроде успокоилось, перестало частить. Из-за пазухи, не справляясь с пуговицами полушубка, Севастьян достал завернутые в тряпицу очки, долго разворачивал их. Нацепил перемотанную ниткой оправу на нос и снова матюгнулся: заиндевели.
- Да в гробовину душу мать! - во весь голос высказался он. - Как назло, што ты будешь делать!
Протер очки и снова, теперь уже с ясным зрением уставился на лежащего в снегу человека. Хотя... какой же это человек? И не человек это был вовсе, а каменная, молочной белизны статуя. Что мужик, это точно. С крыльями. Одного крыла в снегу было не видно, но второе стелилось поверх, закрывая фигуру мужика от плеча до щиколотки вытянутой ноги. Макеев ошеломленно покрутил головой, ища хоть какие-нибудь человеческие следы, но снег вокруг статуи был нетронут - только пробежала недавно лисица, покрутилась вокруг, да помчалась дальше, оголтелая, по такому-то морозу...
Севастьян задрал голову и уставился в небо, почесывая колючую щетинистую шею под бородой. Небо как небо - серое, в тучах, пока без снега, да и какой снег в такую погоду?
- С облаков ты свалился, ли чо ли? - спросил он лежащую статую. Та ожидаемо молчала. - Мессершмитт, етить твою... Покрышкин!
В конце концов, чувствуя, как стужа прохватывает даже сквозь ватные штаны, лесничий решился.
- Я из-за тебя яйца морозить не собираюсь! - объявил он статуе, потом шагнул и попытался вытянуть каменного мужика из снега. Дернул - и с размаху сел на задницу. Статуя выскочила из сугроба удивительно легко, а на вес оказалась почти невесомой, точно сделанная из пенопласта. Кое-как поднявшись, Севастьян взвалил мужика на плечо и, ежась от насыпавшегося за воротник снега, отправился назад.
Ввалившись в избу, Макеев с размаху бухнул статую на дощатый пол в сенках, потом обмахнул ее метелкой и занес в комнату. Покрутил головой, примериваясь, куда поставить, да так и прислонил к печке. Чувствуя, как от мороза задубело лицо и руки, лесничий все-таки еще раз выскочил наружу - забрать ведра.
Вода в них уже схватилась льдом, и не тонкой корочкой, а основательно, в палец толщиной.
- Космос, елки зеленые! - неодобрительно глядя на лед, высказался Севастьян. - Ничо, отогреетесь.
Затащил ведра в баню и оставил там, в самом жару. Стылая вода сразу не нагреется, окатиться из ковшика будет самое то.
Когда Макеев вернулся в избу и стащил полушубок, он сначала с кряхтением содрал с себя толстый свитер и вдел ноги в войлочные тапки, а уже потом, почесав заросшую жестким волосом грудь, покосился на статую. Покосился еще раз - и аккуратно присел на сколоченный собственноручно табурет, рассматривая крылатого во все глаза.
Дело в том, что статуя изменила позу. Чуть заметно, но все-таки разогнулась левая рука, которой крылатый мужик прикрывал лицо, и теперь было похоже, что фигура жестом приветствует лесничего. Кроме того, голова статуи чуть развернулась в сторону Макеева. Кстати, был мужик вовсе не голым, а в такой же белой, как и все тело, набедренной повязке
- Так... - Севастьян поскреб в бороде. - Так. Вот оно как.
Он хотел сказать еще что-нибудь подходящее к случаю, но, так ничего и не сообразив, встал и прошаркал тапками к висевшей на стене книжной полке, наполовину забитой старыми "роман-газетами". Отодвинув в сторону потрепанный трехтомник "Опытов" Монтеня, Макеев вынул из глубины полки коробку ружейных патронов и снял с крюка старенькую зауэровскую трехстволку "модель 30", которую еще с войны, как трофей от сбитого немецкого летчика, привез отец.
- Жакан, - доверительно сообщил он крылатому, снова опускаясь на табурет и засовывая в два верхних ствола патроны. - Долбанет - мало не покажется.
Фигура не отреагировала, но левая рука продолжала потихоньку разгибаться, да чуть встопорщились крылья. Видимо, тепло от печки делало свое дело. Выражение красивого лица крылатого сделалось более осмысленным. Теперь он смотрел как-то совсем хмуро. "Беспощадно смотрит, во как", - подумал Макеев. И тут что-то громко зазвенело об пол. Звук этот, в тишине, нарушаемой только потрескиванием печки, был таким резким, что лесничий подскочил от неожиданности и едва не спустил курки "зауэра". Опомнившись и плюну в сердцах, Севастьян глянул на пол. Там лежал здоровенный меч, вывалившийся, надо думать, из-под крыла у мужика. Лесничий подошел и потыкал меч стволами ружья.
- Серьезная железяка. А ты, значит, без заточки ни ногой, хоть и голый?
Внезапно правая рука неведомого крылана резко метнулась к мечу. Севастьян отскочил на два шага, а мужик, кожа которого уже не казалась мраморной на вид, быстрым и каким-то плавным движением подхватил клинок и сунул его под крыло. Потом голова его окончательно развернулась в сторону Макеева, и глаза открылись.
- Етишкин малахай, - только и нашелся тот, что сказать. Зеленые светящиеся глаза были абсолютно пустыми, без зрачков.
- Фантомас разбушевался, - махнул рукой лесничий и тут же настороженно приподнял трехстволку. - Слышь, земляк, ты обзовись, кто такой и откуда? У нас тут обычно голышом под конец декабря не шастают, даже если ты варнак беглый.
- Варнак беглый, - задумчивым мелодичным голосом повторил крылатый. Севастьян удивился.
- По-нашему, значит, говоришь? А я думал, тебя с самолета уронили. Тут у нас снег глубокий, можно упасть, да ничего и не сломать. Только вот как ты не замерз-то?
- Не замерз... - задумчиво повторил мужик и осторожно сделал пару шагов от печки. Несколько раз он сильно встряхнул крыльями и снова пристально посмотрел на Севастьяна. - А ты кто?
- Ну слава те, Господи, - хмыкнул Макеев. - А я думал, попугай какой-то, повторяет по дурости и все тут. Я-то? Я лесничий здешний. Лесник. Егерь я. Ферштеен?
- Понимаю, - сказал крылатый. Он еще некоторое время разглядывал Макеева, а потом отвернулся и подошел к печи. Коснулся ее шестипалой ладонью. - Как ты можешь жить в таком холоде? Здесь почти невыносимая стужа.
- Да ты чего? - недоуменно отозвался Севастьян. - У меня завсегда натоплено так, что хоть блины жарь! Люблю я это дело, хоть сам и сибирских кровей. Это вон там - да... - он ткнул пальцем за окошко.
Крылатый посмотрел туда и как-то сразу передернулся, а красивое лицо исказилось злостью.
- Вы живете в холоде и мраке, - сказал он громко, - и вы погрязли в пороке! Но я пришел возвестить конец мира! Альфа уже была, осталась лишь Омега! И я стану пламенем, пожравшим весь мир!
- Ты чего метешь? - растерянно спросил Макеев, чувствуя, как по спине бегают холодные мелкие мурашки. Отчего-то он сразу поверил крылатому, несмотря на всю нелепость и невозможность ситуации. - Какое пламя? У меня баня натоплена, я после парилки стаканчик приму - и на боковую... Какая Омега?
Взгляд пустых зеленых глаз скользнул по его лицу. Крылатый снова достал меч, оперся на резную рукоять. лезвие переливалось багряными волнами - Севастьян только чуть глянул на них, и тут же тупо и тяжело заболела голова.
- Конец мира близок, - сказал чужак. - Ты будешь свидетелем этого, я позволю тебе наблюдать, как растет моя сила и мощь с каждым стертым с лица земли городом. Ибо этот день начертан в каменных календарях давно забытого народа майя. И должен стать последним.
- Ну спасибо, - пробормотал егерь. - Век не забуду, понимаешь.
- У тебя нет века, - холодно ответил ангел (сейчас Севастьяну думалось, что это именно ангел). - Сейчас я восстановлю убитую вашим холодом прочность. Больше меня не остановить.
- Точно, - согласился Макеев. - У меня и дюжины-то лет в загашнике нету, тут уж к гадалке не ходи... А с такими гостями и до утра не дотяну.
Крылатый вновь прикоснулся ладонью к печке, и лесничий увидел, как по каменной беленой стенке от пальцев ангела расползается иней, будто тепло втягивалось в него, оставляя промороженный воздух. Кожа крылатого, на открытой спине, между крыльев, стала матовой, напоминая броню, еще не до конца затвердевшую, но уже прочную. И броня эта медленной волной ползла вверх, к шее.
Совершенно не задумываясь, Севастьян Макеев поднял старый, но любовно вычищенный "зауэр" и разрядил в затылок крылатому все три ствола сразу.
Бахнуло так, что со стола слетела кружка, брызнув чаем и черепками во все стороны. Продырявленная стенка печки устояла, что ей сделается, русской-то? - но выплеснула тонкое шильце пламени и дым горящих поленьев из открывшегося устья. Впереди, в этом дыму, шаталась крылатая фигура с огромной дырой в голове, из которой фонтаном била странная, синего цвета жидкость, шипевшая в огне. Не дожидаясь, пока дыра затянется, Севастьян, не унимая прыгающего сердца, отшвырнул трехстволку и одним прыжком, собрав все силы, вышиб крылана через оконную раму на самый мороз. Тяжело рухнув сверху, он откатился вбок по снегу, чудом избежав свистнувшего над ухом меча.
- В гроб тебя колотить, сука! - выхаркнул Севастьян вместе с осколком зуба и зажмурился, ожидая, что ангел через секунду сотрет его в порошок.
Тишина.
Кожу на лице стянуло невыносимой, обжигающей, как расплавленный металл, стужей. Когда Севастьян попытался открыть глаза, то чуть не заорал от боли - ресницы смерзлись. Разлепив веки пальцами, он увидел серый снег, заваленный осколками стекла и деревянными щепками от разлетевшейся рамы. Посреди этого неподвижно, в перекрученной позе застыл крылатый, вскинув меч. Лицо его - вернее, то, что от лица осталось - было искажено криком, глаза покрыты льдом.
Чувствуя, как болят все кости, Макеев поднялся, держась за поясницу. С минуту, не обращая внимания на мороз, он смотрел на окаменевшего обратно ангела. Потом махнул рукой и поковылял на крыльцо, по пути подобрав слетевший с ноги тапок.
на крыльце лесничий остановился и постучал по градуснику.
- Минус шестьдесят. Старики такого не видели. Весело живем, - сипло сказал он, закашлявшись, когда воздух попал в легкие, отдающиеся болью. Потом посмотрел через плечо, на фигуру в снегу.
- Ну что, паскуда? Несладко тебе? Вот так и живем тут кажинный божий день. Я из-за тебя ногу приморозил, похоже. Ну ничего. Нога не жопа, можно вылечить. Стекло тоже вставлю. А ты поторчи тут, варначина, поторчи. Я тебя потом в подпол на ледник отволоку. Там у меня что зимой, что летом - одним цветом, пол-кабана вон второй год уже не отмерзает. Полежишь, покуль не придумаю, што с тобой, с гадом, делать. Кто вас только посылает, лишенцев, хоть бы пальто выдавали, что ли.
В избе Севастьян на скорую руку заколотил окно досками и несколькими старыми ватниками - сойдет пока что, до утра, печка хорошо греет, пусть и малость побитая, наспех замазанная. Долго возился, тушил и снова разводил огонь. Когда закончил, совсем стемнело. Потом сунулся в сенки, взял со стола заготовленное заранее бельишко - солдатскую рубаху да кальсоны - и побрел в баню.
В предбаннике он долго сидел, не чувствуя тепла. Только потом, когда отогревшееся лицо и ступни стало невыносимо колоть будто мелкими иголками, лесничий вдруг встревожился. Быстро высунулся в дверь. глянул с опаской. Но в сгущавшихся зимних сумерках все оставалось по-прежнему. Нелепо кривился в сугробе ангел с мечом. И по всей округе стояла какая-то особенно глубокая, просто звенящая тишина - даже шорох в воздухе прекратился.
- Ну и ладно, - Севастьян хотел было перекреститься, но вспомнил, что давным-давно не носит креста, положив его вместо закладки в научную книжку, которую все никак не соберется осилить. - Ну и хрен с тобой. Календарь майя, понимаешь. Я, может, еще до календаря июня хочу дожить. А потом и календарь июля с августом прихватить неплохо было бы...
Он захлопнул дверь и быстро, ухнув от удовольствия, заскочил в парилку, чувствуя, как от доброго, душистого жара встают дыбом волосы по всему телу.
Вода в ведрах была что надо, ледяная.
Такой и на каменку поддать приятно, чего уж там.
(C) leit
среда, 19 декабря 2012
- Импрессионизм. Продукты не нарезать, а измельчить в блендере.
- Экспрессионизм. Вложить в кастрюлю целую свеклу, через час- полтора – картофель, морковь, лук целиком и целую головку капусты. Варить три часа.
- Кубизм. Продукты нарезать кубиками.
- Романтизм. При подаче борщ посыпать лепестками розы.
- Символизм. Гостям подают в тарелке бумажки с надписями "лук", "свекла", "морковь", "мясо".
- Сюрреализм. В готовый борщ влить бутылку водки.
- Гиперреализм. Отварить свеклу, картофель. Нарезать лук, капусту, соленые огурцы (можно заменить сельдью). Смешать, полить растительным маслом.
- Фольк. На стол ставят корзину с сырыми овощами. Дальше гости все должны сделать сами.
- Альтернативное искусство. Сварить борщ не на говяжем бульоне, а скажем, на бульоне из куропаток, головы лосося, копченой утки.
- Модернизм. Подать гостям банки с борщевым концентратом.
- Соцреализм. Варят борщ из гнилой картошки. Гостям читают лекцию о неуклонном повышении производства продуктов питания по сравнению с 1913 годом и о коренных преимуществах нашего борща перед ихним. Недовольным бьют морды.
- Соцреализм-2. Гостей заталкивают в чулан и ставят им речь Брежнева, чтобы заглушить чавканье хозяев. Недовольным бьют морды.
- Соцреализм-3. Гостям связывают руки, ставят на стол кастрюлю, от которой идет запах ароматного борща. Гости обязаны наперебой расхваливать наш борщ. Недовольным бьют морды.
- Неопримитивизм. Гостей отправляют в магазин за продуктами, затем предоставляют им возможность готовить борщ самостоятельно.
- Абстракционизм. Выйти на улицу, нарвать любой травы, что под руку попадется, залить кипятком. Варить 40 минут. Соль, перец по вкусу.
- Неоклассицизм. Мясной бульон заменить порошковым, свежие овощи - сушеными.
- Концептуализм. В тарелку налить кипятка. Подавать охлажденным.
- Гиперконцептуализм. Подать гостям полные тарелки ароматного борща, а ложки спрятать так, чтобы никто не нашел. Сам хозяин извиняется и уходит по срочному делу.
- Оп-арт. Наливают полную тарелку ароматного борща и показывают ее гостям издали.
- Поп-арт. Приготовленные для борща овощи залить спиртом и поджечь.
- Хеппенинг. После того, как гости с аппетитом поели, продемонстрировать им сваренную в борще кошку. Акция называется "А потом - суп с котом".
- Перфоманс: Приглашенных на борщ гостей хозяин и хозяйка встречают в чем мать родила.
- Постмодернизм. Гостям разливают воображаемый борщ, и все усиленно делают вид, что его едят. Того, кто воскликнет "Но ведь никакого борща здесь нет!", выгоняют за бескультурье и хулиганство.
- Соц-арт. Варят борщ из киви, ананасов, личи, манго, дуро, карамболей, и прочей мушмаллы с фейхуей.
- Экспрессионизм. Вложить в кастрюлю целую свеклу, через час- полтора – картофель, морковь, лук целиком и целую головку капусты. Варить три часа.
- Кубизм. Продукты нарезать кубиками.
- Романтизм. При подаче борщ посыпать лепестками розы.
- Символизм. Гостям подают в тарелке бумажки с надписями "лук", "свекла", "морковь", "мясо".
- Сюрреализм. В готовый борщ влить бутылку водки.
- Гиперреализм. Отварить свеклу, картофель. Нарезать лук, капусту, соленые огурцы (можно заменить сельдью). Смешать, полить растительным маслом.
- Фольк. На стол ставят корзину с сырыми овощами. Дальше гости все должны сделать сами.
- Альтернативное искусство. Сварить борщ не на говяжем бульоне, а скажем, на бульоне из куропаток, головы лосося, копченой утки.
- Модернизм. Подать гостям банки с борщевым концентратом.
- Соцреализм. Варят борщ из гнилой картошки. Гостям читают лекцию о неуклонном повышении производства продуктов питания по сравнению с 1913 годом и о коренных преимуществах нашего борща перед ихним. Недовольным бьют морды.
- Соцреализм-2. Гостей заталкивают в чулан и ставят им речь Брежнева, чтобы заглушить чавканье хозяев. Недовольным бьют морды.
- Соцреализм-3. Гостям связывают руки, ставят на стол кастрюлю, от которой идет запах ароматного борща. Гости обязаны наперебой расхваливать наш борщ. Недовольным бьют морды.
- Неопримитивизм. Гостей отправляют в магазин за продуктами, затем предоставляют им возможность готовить борщ самостоятельно.
- Абстракционизм. Выйти на улицу, нарвать любой травы, что под руку попадется, залить кипятком. Варить 40 минут. Соль, перец по вкусу.
- Неоклассицизм. Мясной бульон заменить порошковым, свежие овощи - сушеными.
- Концептуализм. В тарелку налить кипятка. Подавать охлажденным.
- Гиперконцептуализм. Подать гостям полные тарелки ароматного борща, а ложки спрятать так, чтобы никто не нашел. Сам хозяин извиняется и уходит по срочному делу.
- Оп-арт. Наливают полную тарелку ароматного борща и показывают ее гостям издали.
- Поп-арт. Приготовленные для борща овощи залить спиртом и поджечь.
- Хеппенинг. После того, как гости с аппетитом поели, продемонстрировать им сваренную в борще кошку. Акция называется "А потом - суп с котом".
- Перфоманс: Приглашенных на борщ гостей хозяин и хозяйка встречают в чем мать родила.
- Постмодернизм. Гостям разливают воображаемый борщ, и все усиленно делают вид, что его едят. Того, кто воскликнет "Но ведь никакого борща здесь нет!", выгоняют за бескультурье и хулиганство.
- Соц-арт. Варят борщ из киви, ананасов, личи, манго, дуро, карамболей, и прочей мушмаллы с фейхуей.
В связи с приближающимся Концом Света и с целью минимизации коммерческих убытков,
только три дня, с 20 по 21 декабря 2012 года в нашем магазине проводится акция-распродажа новинок апокалиптической литературы: приобретая две книги о Конце Света по их обычной цене, третий Конец Света покупатель получает за 1 (один) рубль, в подарок первым ста покупателям - лицензионный CD-диск с ритуальными песнопениями древних майя;
21 декабря 2012 года также можно оформить книги о Конце Света в кредит, с расплатой после наступления Конца;
22 декабря 2012 года все нераспроданные книги указанной тематики, размещенные в разделах "Загадки древних", "Непознанное", "Эзотерика" и "Футурология", переводятся в разделы "Альтернативная история", "Юмор", "Мемуары" и "Психиатрия - Пособия и хрестоматии для практикующих врачей".
(C) kleo
только три дня, с 20 по 21 декабря 2012 года в нашем магазине проводится акция-распродажа новинок апокалиптической литературы: приобретая две книги о Конце Света по их обычной цене, третий Конец Света покупатель получает за 1 (один) рубль, в подарок первым ста покупателям - лицензионный CD-диск с ритуальными песнопениями древних майя;
21 декабря 2012 года также можно оформить книги о Конце Света в кредит, с расплатой после наступления Конца;
22 декабря 2012 года все нераспроданные книги указанной тематики, размещенные в разделах "Загадки древних", "Непознанное", "Эзотерика" и "Футурология", переводятся в разделы "Альтернативная история", "Юмор", "Мемуары" и "Психиатрия - Пособия и хрестоматии для практикующих врачей".
(C) kleo
понедельник, 17 декабря 2012
воскресенье, 16 декабря 2012
16.12.2012 в 10:30
Пишет _FOTINA:16.12.2012 в 03:43
Пишет Антон Юрьевич:Вики
Вики Сото, учительница первого класса в начальной школе Сэнди Хук, Коннектикут. Услышав выстрелы, она успела спрятать детей в подсобке и сказать появившемуся маньяку, что ее класс на физкультуре.
Невозможно сосчитать, сколько раз я думал о том, что бы я стал делать в подобной ситуации. В день, когда я в первый раз пошел на свой первый урок, террористы захватили школу в Беслане.
Вики сделала все правильно. Спи спокойно, Вики.
URL записиВики Сото, учительница первого класса в начальной школе Сэнди Хук, Коннектикут. Услышав выстрелы, она успела спрятать детей в подсобке и сказать появившемуся маньяку, что ее класс на физкультуре.
Невозможно сосчитать, сколько раз я думал о том, что бы я стал делать в подобной ситуации. В день, когда я в первый раз пошел на свой первый урок, террористы захватили школу в Беслане.
Вики сделала все правильно. Спи спокойно, Вики.
ВОПРОС.
Почему курицы перешли через дорогу?
ОТВЕТЫ.
УЧИТЕЛЬ ДЕТСКОГО САДА: Чтобы перейти на другую сторону.
***
ПЛАТОН: В поисках лучших условий.
***
АРИСТОТЕЛЬ: Это в природе куриц — переходить через дорогу.
***
КАРЛ МАРКС: Это было исторически неизбежно.
***
Почему курицы перешли через дорогу?
ОТВЕТЫ.
УЧИТЕЛЬ ДЕТСКОГО САДА: Чтобы перейти на другую сторону.
***
ПЛАТОН: В поисках лучших условий.
***
АРИСТОТЕЛЬ: Это в природе куриц — переходить через дорогу.
***
КАРЛ МАРКС: Это было исторически неизбежно.
***
ИРИНА ПЕТРОВСКАЯ: К сожалению превеликому, и Парфенов меня разочаровал и Максимовская. Ни Ургант ни Гордон об этом даже не упомянули, может на дециметровых каналах это проскочило, я, к сожалению, не проследила, потому что смотрела в это время Ксению Собчак на Дожде – это было блестяще, на мой взгляд. И таким контрапунктом прошла линия Леонида Развозжаева, и этот недвусмысленный спич – сам ли он перешел дорогу или ему помогли? Уверена, на старом НТВ это сняли бы, по крайней мере, с двух точек, с трех планов. И не было бы этих безумных склеек. Перебивок этих немотивированных.
***
АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Это был долгожданный рывок. Блистательный и несокрушимый. Это был мистический акт. Потому, что это заложено в русскую историю. В русскую историю заложены периоды катастроф и тьмы кромешной, а также чудесного вознесения и воскресения. Потому что Россия – она таинственно воспроизводит пасхальные смыслы мировые.
***
ЭДУАРД ЛИМОНОВ: Потому, что это была курица Немцова. И потому, что её запугали. Видите, чем её запугивают сейчас? Её запугивают тем, что отправят в Иркутскую тюрьму. Иркутская тюрьма – одна из самых страшных в России. Есть еще Пятигорская на Северном Кавказе. Это очень тяжелые тюрьмы – там тяжело сидеть, там есть случаи убийств внутри тюрьмы.
***
КОНСТАНТИН РЕМЧУКОВ: Тут я вижу целый кластер вопросов. Во-первых, по сравнению с поправкой Джексона-Вэника, которая существовала с 1974 года, которая ограничивала торговлю стратегическими товарами, которые мешали научно-техническому обмену Советского Союза, позже России с США, этот переход, все-таки, на мой взгляд, не такое архиважное событие. Но нам его подсовывают для обсуждения, навязывают. Давайте системно выявим, кому это выгодно?
***
МИХАИЛ ХАЗИН: Потому, что теперь её не сдерживает тарифный барьер. Вот, если рубль девальвируется процентов на 15-20, то, в общем, уже этот уход куриц не будет такой катастрофой, но кого это волнует? Путина? Его либеральных советников? Я не уверен. Расскажу по этому поводу один анекдот. «Трудно говорить о дружбе Украины и России, когда на одном гербе вилка, а на другом – курица». [сам заразительно смеётся своей шутке] Простите, увлёкся, у меня будет вебинар по этому поводу. В Екатеринбурге или в Астане.
***
НИКОЛАЙ СВАНИДЗЕ: Это, конечно, сказывается сталинская политика Разделяй и властвуй. Я не исключаю руку властей. Ну, наша власть, еще даже советская власть и нынешняя тоже за исключением периода 90-х годов, потому что тогда с правами кур было много проблем в 90-е годы, потому что это были революционные годы после развала Советского Союза, особенно первая половина 90-х. Но власть кур тогда не прижимала, там, скажем, сознательно со стороны государственных чиновников. А сейчас, когда все улицы под контролем Кремля, аппарата президента, кур активно гоняют. И не только на Болотной площади. И не только Следственный комитет. Я могу ошибаться.
***
МИХАИЛ ВЕЛЛЕР: Потому, что это справедливо. У неё есть на это полное право. Когда речь идет о справедливости, то это, в общем, касается любой нормальной курицы, потому что справедливость – она одинакова на всех и для всех. Но тут… Понимаете, когда пахнет жареным, то царь одну-две курицы всегда показательно сдает толпе. До сих пор Путин никогда никого из своих кур не сдавал, он их всех устраивал на какие-то приличные места. Но столько мест (возникает ощущение) больше уже нету. Идет передележ пирога по какому-то разу. Почему бы, собственно, вслед за Сердюковым и курицу не пнуть через дорогу? Здесь нечего, в сущности, обсуждать.
***
МАКСИМ ШЕВЧЕНКО: Я вообще удивлён, что она дошла до другой стороны улицы невредимой. Над этими улицами постоянно день и ночь висят израильские беспилотники. Могли эту курицу убить просто и всё, ракету пустить. А потом сказать «I’m sorry. Френдлифайр» И в свиную шкуру завернуть, понимаете? А другие куры в это время спокойно соблюдают Хашруд. Почитайте на Кавказской политике мой пост об этом.
***
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ: Сама постановка вопроса – тоталитарна. Вы уверены, что даже ТНС-Гэллап даёт качественные замеры? Я – нет. Если вы прочитаете последний номер Нью-Таймс [разворачивает в объектив журнал], вам станет ясно, что не случайно на этой улице, по которой якобы шла курица, находится головной офис Оборонсервиса. Кстати, подписка на наш журнал всё еще продолжается.
***
МИХАИЛ БАРЩЕВСКИЙ: Давайте не будем спешить. Я не знаю материалов дела, не могу с ходу сказать, какую из статей Административного кодекса нарушила курица, поэтому не стану скоропалительно делать выводы. Моё ощущение, судя по тому, что я видел в новостях по Первому каналу, — это была какая-то фирма-однодневка. Удивительно, конечно, что Иванов видел курицу и молчал два года, но тут могут быть факторы, о которых я просто не информирован. Но для того, чтобы поймать за руку, в данном случае – за крыло, есть понятие тайны следствия. Давайте подождём, и потом будем делать выводы.
***
ЮЛИЯ ЛАТЫНИНА: Вот что мы здесь обсуждаем? Мы, на самом деле, обсуждаем состояние гомеостаза. Я, а заметьте, я отмороженный либертанианец, не вижу будущего в стране, где курицы бегают, как им хочется. Возьмите Грузию до реформ Саакашвили — это был куриный рай в определенном смысле, по определению Фуко. Расскажу китайскую притчу. Но — в следующий раз, а пока до встречи, всего хорошего!
***
ЛЕОНИД РАДЗИХОВСКИЙ: Я хочу сказать следующее. Что действие равно противодействию. Вся активность болотного движения нам кричала: кур миллионы! И где все эти куры Навального? Одна, и та убежала. Я не злорадствую, но я же предупреждал, а меня клеймили как сурковскую пропаганду. Я сегодня на НТВ об этом подробно рассказывал. Смотрите «Анатомию куриного протеста».
***
ААВ: Ну, такое уже бывало в истории, это раз. При Людовике или Франциске Первом, в Семилетнюю войну также. Не буду раскрывать свой источник в Кремле, но мне мой источник сказал «Алексей, вот скоро эти куры создадут свою партию и пойдут на региональные выборы». Я считаю, это намного лучше, чем кудахтать в Координационном Совете. Откуда тех же мммщиков выпилили, совершенно нелигитмно. Поправ процедуру. Это моё личное мнение.
***
ДМИТРИЙ БЫКОВ: Как из стана буйных левых убежала кура-дура, возмущаются евреи: буря! Скоро грянет буря! Зол Лимонов оглашенный, грустен Радзих, тих Навальный, лишь Проханов театрально лобызает эту куру… Глупый пингвин постит отзыв, продавив клавиатуру, Шендерович снова в позе: креатура! Креатура! Только я, за всё в ответе, литератор и учитель, говорю: Потише, дети! Не шумите, помолчите! Это басня не про Сроки, не про Питер не про Стольный. Если есть у куры ноги, то бежит она — на Волю. Потому не призываю, просто чувствую душою. В декабре пойдем, дерзая. Марш, свободные, со мною! — в городе Москва.
(С) /bobik-57
В борьбе обретешь ты право свое
Вы помните, как все начиналось пять лет назад? Как боролись за свои права, прорывались сквозь все запреты и препоны, и в конце концов победили? Первым стал слесарь завода АЗЛК Петр Мошкин. Тогда некоторые смеялись над ним и над всем шумом вокруг него. Действительно, со стороны могло показаться, что все это просто для смеха. Петр Мошкин выпил для храбрости. А выпить для храбрости -- это наша национальная традиция. Даже не национальная, а государственная, можно сказать. Потому что выпивают все. А уж для храбрости... И вот Петр выпил. А потом вошел в автобус и закурил. Сегодня это уже не кажется подвигом. Но тогда, когда курящий вызывал гримасу омерзения, когда курящих "сбивали" в настоящие концентрационные лагеря, сажали в прозрачные будки, выделяли отдельные самые неудобные места в ресторанах и кафе... Да, было время, когда курящим было даже просто запрещено появляться в некоторых местах. И приходилось делать вид, что ты не куришь. То есть, с самого детства людей приучали лгать. Лгать и бояться.
Но слесарь Петр Мошкин вошел в автобус и закурил.
Потому что - а в чем дело? Почему ему нельзя? Вот водителю - можно. Можно стоять за автобусной остановкой и смолить там потихоньку. Можно в специальных курительных комнатах. Дома можно! Почему нельзя в автобусе? Вот этим, некурящим, выходит, можно сосать конфеты и жевать жвачку, а ему, курящему слесарю, рабочему человеку, нельзя? И слесарь Петр Мошкин именно это, только другими словами, сказал всем в автобусе.
Его избили и выкинули из салона. Он стоял на обочине, курил и качал головой с укоризной. Он как бы предупреждал, как бы сигнализировал...
За ним такой шаг сделал программист Василий Ложкин. Вася точно так же выпил для храбрости, вошел в автобус, сел и закурил. Но с ним пришлось повозиться. Он был большой, тяжелый. А еще он вцепился в поручни и не давал выкинуть себя из транспорта. Пришлось вызывать милицию. Но пока милиция доехала, он успел докурить свою сигарету, а потом выйти из автобуса с высоко поднятой головой. Вася грозил всем пальцем и говорил грозно:
- Ужо вам!
Такие случаи сначала даже не попадали в газетную хронику. Потому что были просто случаями. Но когда раз за разом: в автобусе, в вагоне метро, в лифте, под прицелом системы пожаротушения, в гостинице, в офисном центре, в самолете...
Когда идея овладевает массами, она становится силой. Массы пошли на принцип. Если нельзя курить, значит, нарушаются права. За права надо бороться. И борьба продолжалась. Десятки и сотни, а потом тысячи и миллионы... Массовая пропаганда утверждала о деньгах табачных корпораций, на которые, мол, совершались все подобные акции. Но вспомним: Вася Ложкин был простым программистом, а Петр Мошкин - слесарем. Даже не высшего разряда. Они, что, тоже от корпораций? Тоже за деньги? Нет! Это был народный порыв к свободе.
Наступил переломный момент. На задних сидениях автобуса курили пять человек. Сразу - пятеро. Был вызван патруль. Когда приехавшие представители власти стали требовать прекратить курение, а то...
- А то - что? Убьешь, что ли? Вон, у тебя пистолет есть. Выстрелишь в меня, да?- спросил координатор северо-западного сектора Иван Дугин.
Это он организовал акцию. Он нашел тех, кто не побоялся. И водку, для храбрости, разливал по пластиковым стаканчикам именно он.
- Ну, чего молчишь? Стреляй. Думаешь, всех перестреляешь?
Старший сержант Мокрущенко. Запомните его фамилию. Он достал пачку сигарет и закурил. Не имеет значения, какие именно были сигареты, сколько было в них смол и никотина, какая страшная картинка была на обложке... Главное - в автобусе закурил старший сержант Мокрущенко. И его растерявшиеся подчиненные тоже закурили. И вдруг окутался дымом весь автобус. Потому что, как оказалось, большинство народа - курит. И все закурили.
Этот случай стал переломным. Милиция поддержала борцов за свои права.
А там пошло-поехало. Адвокаты достучались до Конституционного суда. И выяснилось то, о чем всегда и везде говорили: нет в нашей Конституции такой нормы, что некурящие чище и светлее курящих. Нет! Все равны перед законом. И у всех равные права. И если у некурящего есть право на проезд в автобусе, то такие права есть и у курящего.
Кинотеатры, театры и концертные площадки окутались ароматным дымом.
В кинофильмы возвращали вырезанные сцены.
Но окончательной победой стали знаменитые кадры Новогоднего обращения президента страны к народу. вишневая трубка с янтарным чубуком, синеватый дымок, запах которого, казалось, проникал сквозь телевизионные экраны до самого края страны, улыбка его, покашливание - такое знакомое всем курящим. И вот это была победа. С тех пор права курящих никто не мог оспорить. А имя слесаря Петра Мошкина вошло во все учебники истории.
Самое демократичное общество в мире - наше общество...
...
Это что такое? Алексей, что ты себе позволяешь? Что это за курение в школе? Что? Права? Я тебе покажу права, я тебя сейчас к директору, а потом с тобой поговорят твои родители! Выйди немедленно из класса! Что? Не выйдешь? А это... Это... Саша, ты же почти отличник! Оля! Ты же девочка! Что вы делаете, дети? Что? Боретесь за свои права?
(C) ДИР
Вы помните, как все начиналось пять лет назад? Как боролись за свои права, прорывались сквозь все запреты и препоны, и в конце концов победили? Первым стал слесарь завода АЗЛК Петр Мошкин. Тогда некоторые смеялись над ним и над всем шумом вокруг него. Действительно, со стороны могло показаться, что все это просто для смеха. Петр Мошкин выпил для храбрости. А выпить для храбрости -- это наша национальная традиция. Даже не национальная, а государственная, можно сказать. Потому что выпивают все. А уж для храбрости... И вот Петр выпил. А потом вошел в автобус и закурил. Сегодня это уже не кажется подвигом. Но тогда, когда курящий вызывал гримасу омерзения, когда курящих "сбивали" в настоящие концентрационные лагеря, сажали в прозрачные будки, выделяли отдельные самые неудобные места в ресторанах и кафе... Да, было время, когда курящим было даже просто запрещено появляться в некоторых местах. И приходилось делать вид, что ты не куришь. То есть, с самого детства людей приучали лгать. Лгать и бояться.
Но слесарь Петр Мошкин вошел в автобус и закурил.
Потому что - а в чем дело? Почему ему нельзя? Вот водителю - можно. Можно стоять за автобусной остановкой и смолить там потихоньку. Можно в специальных курительных комнатах. Дома можно! Почему нельзя в автобусе? Вот этим, некурящим, выходит, можно сосать конфеты и жевать жвачку, а ему, курящему слесарю, рабочему человеку, нельзя? И слесарь Петр Мошкин именно это, только другими словами, сказал всем в автобусе.
Его избили и выкинули из салона. Он стоял на обочине, курил и качал головой с укоризной. Он как бы предупреждал, как бы сигнализировал...
За ним такой шаг сделал программист Василий Ложкин. Вася точно так же выпил для храбрости, вошел в автобус, сел и закурил. Но с ним пришлось повозиться. Он был большой, тяжелый. А еще он вцепился в поручни и не давал выкинуть себя из транспорта. Пришлось вызывать милицию. Но пока милиция доехала, он успел докурить свою сигарету, а потом выйти из автобуса с высоко поднятой головой. Вася грозил всем пальцем и говорил грозно:
- Ужо вам!
Такие случаи сначала даже не попадали в газетную хронику. Потому что были просто случаями. Но когда раз за разом: в автобусе, в вагоне метро, в лифте, под прицелом системы пожаротушения, в гостинице, в офисном центре, в самолете...
Когда идея овладевает массами, она становится силой. Массы пошли на принцип. Если нельзя курить, значит, нарушаются права. За права надо бороться. И борьба продолжалась. Десятки и сотни, а потом тысячи и миллионы... Массовая пропаганда утверждала о деньгах табачных корпораций, на которые, мол, совершались все подобные акции. Но вспомним: Вася Ложкин был простым программистом, а Петр Мошкин - слесарем. Даже не высшего разряда. Они, что, тоже от корпораций? Тоже за деньги? Нет! Это был народный порыв к свободе.
Наступил переломный момент. На задних сидениях автобуса курили пять человек. Сразу - пятеро. Был вызван патруль. Когда приехавшие представители власти стали требовать прекратить курение, а то...
- А то - что? Убьешь, что ли? Вон, у тебя пистолет есть. Выстрелишь в меня, да?- спросил координатор северо-западного сектора Иван Дугин.
Это он организовал акцию. Он нашел тех, кто не побоялся. И водку, для храбрости, разливал по пластиковым стаканчикам именно он.
- Ну, чего молчишь? Стреляй. Думаешь, всех перестреляешь?
Старший сержант Мокрущенко. Запомните его фамилию. Он достал пачку сигарет и закурил. Не имеет значения, какие именно были сигареты, сколько было в них смол и никотина, какая страшная картинка была на обложке... Главное - в автобусе закурил старший сержант Мокрущенко. И его растерявшиеся подчиненные тоже закурили. И вдруг окутался дымом весь автобус. Потому что, как оказалось, большинство народа - курит. И все закурили.
Этот случай стал переломным. Милиция поддержала борцов за свои права.
А там пошло-поехало. Адвокаты достучались до Конституционного суда. И выяснилось то, о чем всегда и везде говорили: нет в нашей Конституции такой нормы, что некурящие чище и светлее курящих. Нет! Все равны перед законом. И у всех равные права. И если у некурящего есть право на проезд в автобусе, то такие права есть и у курящего.
Кинотеатры, театры и концертные площадки окутались ароматным дымом.
В кинофильмы возвращали вырезанные сцены.
Но окончательной победой стали знаменитые кадры Новогоднего обращения президента страны к народу. вишневая трубка с янтарным чубуком, синеватый дымок, запах которого, казалось, проникал сквозь телевизионные экраны до самого края страны, улыбка его, покашливание - такое знакомое всем курящим. И вот это была победа. С тех пор права курящих никто не мог оспорить. А имя слесаря Петра Мошкина вошло во все учебники истории.
Самое демократичное общество в мире - наше общество...
...
Это что такое? Алексей, что ты себе позволяешь? Что это за курение в школе? Что? Права? Я тебе покажу права, я тебя сейчас к директору, а потом с тобой поговорят твои родители! Выйди немедленно из класса! Что? Не выйдешь? А это... Это... Саша, ты же почти отличник! Оля! Ты же девочка! Что вы делаете, дети? Что? Боретесь за свои права?
(C) ДИР
There is a place where summer is not simply a season, but a state of mind.
Where the sun shines warmly on your days,
and the sounds of rolling surf and laughter
create a gentle refrain.
Where families come together, where time slows to a languid pace, and where values are defined
by the enjoyment of
life’s simple pleasures…
This place is called
(перевод)
Там место, где лето это не просто время года, но состояние души.
Там, где солнечные лучи согревают Ваши дни
и звуки серфинга и смех
создают нежный припев.
Там, где семьи собираются вместе, где время замедляется до томного темпа, и где ценности определены
осуществляя
простые радости жизни ...
Это место называется
Да, именно так и называется...
Where the sun shines warmly on your days,
and the sounds of rolling surf and laughter
create a gentle refrain.
Where families come together, where time slows to a languid pace, and where values are defined
by the enjoyment of
life’s simple pleasures…
This place is called
(перевод)
Там место, где лето это не просто время года, но состояние души.
Там, где солнечные лучи согревают Ваши дни
и звуки серфинга и смех
создают нежный припев.
Там, где семьи собираются вместе, где время замедляется до томного темпа, и где ценности определены
осуществляя
простые радости жизни ...
Это место называется
Да, именно так и называется...